Безработица, стигматизация и социальный контроль. С чем сталкиваются осужденные женщины на Северном Кавказе

Опубликовал Татьяна Дворникова в 07/04/2020

О жизни осужденных женщин известно немного, о жизни осужденных женщин на Северном Кавказе — еще меньше. Преступление считается большим позором для семьи, а трудности, с которыми сталкиваются освободившиеся, обсуждать не принято.

Отчуждение во время заключения

19 марта 2020 года Госдума приняла в третьем чтении закон, который позволит осужденным добиваться перевода в исправительные учреждения своего или соседнего региона. Несмотря на то, что уголовно-исправительный кодекс и так предписывает право отбывать наказание в субъекте проживания, на практике многих отправляют в отдаленные регионы, что лишает их возможности регулярно видеться с родными. Предполагается, что новые поправки смогут решить проблемы некоторых заключенных.

Тем не менее право на перевод может быть реализовано лишь один раз в течение всего срока заключения и только при наличии в регионе учреждения того же режима содержания. Более того, как долго будет рассматриваться и приниматься решение о переводе осужденного, неизвестно.

По словам Валерия Хатажукова, руководителя Кабардино-Балкарского регионального правозащитного центра, отправка осужденных с Северного Кавказа в другие регионы России давно стала ключевой проблемой для обеспечения прав заключенных.

Основная часть обращений в организацию связана с просьбой о переводе, но почти все они в дальнейшем остаются не удовлетворены Федеральной службой исполнения наказания (ФСИН). Так, по данным ведомства, в 2017 году во ФСИН поступило 4,9 тыс. обращений, но положительные решения были приняты только в 388 случаях.

По факту новые поправки не смогут способствовать переводу всех желающих. Так, на Северном Кавказе эта проблема еще будет долго оставаться актуальной для осужденных женщин — не в каждом субъекте Северного Кавказа открыты исправительные учреждения. Женские колонии общего режима есть в Кабардино-Балкарии (450 мест), Дагестане (184 места), Ставрополье (1044 места) и Краснодарском крае (1093 места). В Чечне действует небольшой участок колонии-поселения, а также СИЗО, где могут отбывать наказание 20-30 осужденных, выполняя хозяйственные работы. В Ингушетии и Северной Осетии колоний для женщин нет.

«К сожалению, очень многих вывозят из республики, у нас [в Чечне] нет колоний, — рассказывает Сацита Хайдукаева, руководитель Женского ресурсного центра в Грозном. — Всего 18-20 женщин остаются в СИЗО. На этапе следствия, до оглашения приговора, там может быть 40-50 женщин. Потом остальных отправляют в кизилюртовскую колонию в Дагестане, в Нальчик или дальше в Россию».

Это, по словам Хайдукаевой, мешает оказывать комплексную поддержку всем нуждающимся — психологическую, юридическую и помощь в оформлении документов. Женский ресурсный центр более 10 лет работает с осужденными, но может помогать лишь тем, кто остался отбывать наказание в СИЗО.

Отслеживать траектории тех, кого перевели в колонии других регионов, возможности нет — не хватает ресурсов и сотрудников. Тем не менее, когда женщины возвращаются в республику после освобождения, некоторые из них все равно становятся клиентами центра — уже столкнувшись с другими проблемами.

Преступление и одиночество

Основная доля преступлений, за которые женщины получают тюремные сроки на Северном Кавказе, связана с хранением и сбытом наркотических веществ. Продажа наркотиков может быть личным делом, но часто это еще и семейный бизнес. По словам сотрудников Женского ресурсного центра, распространены случаи, когда женщины берут вину на себя, чтобы получить меньший срок и уберечь от тюрьмы супруга.

«Наши женщины почти не употребляют — это большая редкость. Они получают прибыль — это легкие деньги, такой соблазн. Бывает, сами, бывает, семейный бизнес. Муж этим занимается, а когда его ловят, жена берет вину на себя. А потом она выходит, а он уже женился, детей ей не отдает, с ней не общается, живет совершенно другой жизнью. Она пришла, и некуда ей деваться. Ее семья, которая сначала говорила ей: «зачем ты берешь на себя вину еще нас подставляешь», потом ей говорит: «мы тебя не признаем и не принимаем». Вот, пожалуйста, наш кризисный центр, здесь мы подключаемся», — говорит Хайдукаева.

В Женском ресурсном центре можно бесплатно проживать до трех месяцев, искать работу или получать профессиональные навыки. Большинство обращающихся не имеют никакого опыта работы, а часто даже среднего специального образования. Ранние браки, распространенные в регионе, традиционный уклад, сильная зависимость от супруга и семьи не способствуют тому, чтобы женщины принимали решения самостоятельно. Трудоустраиваться и снимать свое жилье сразу после освобождения — непосильная для многих задача.

«Я никогда сама [наркотики] не пробовала, зачем мне это. Но продавать — продавала. Несколько раз было, потом уже меня задержали. Почему я такое делала? Когда супруг уже после свадьбы год оставался без работы, нам очень сложно было, ругаться начали — друг с другом, с родителями его. Потом у друзей узнал, сказал мне, что некоторые так делают. И еще сказал, что и мне, если что случится, надо будет поучаствовать, потому что я женщина, на меня не подумают. Ну вот так и вышло. Ну и я просто не решилась про него ничего говорить, любила его. Потом уже, конечно, сказала, но только его родителям», — вспоминает 32-летняя Хава, получившая четыре года колонии.

После освобождения Хава не смогла вернуться домой ни к супругу, ни к своим родителям, поэтому стала жить у подруги. Бывший муж женился, и дети остались в новой семье. Хава видится с ними раз в две недели на выходных. Родители бывшего мужа помогали первые несколько месяцев, но потом сказали, что «ей нужно двигаться дальше». Последние полгода она подрабатывает мастером по маникюру, но денег не хватает.

Отношение родственников и роль муфтията

По словам руководительницы Женского ресурсного центра, отказ родителей помогать осужденным дочерям — нередкий случай.

«В силу ментальности людям сложно справиться с заключением — не только девушкам, но и родственникам; это огромный позор для всей семьи. На определенном этапе, если есть желание у осужденных, мы приглашаем религиозных деятелей, и они уже налаживают коммуникации и используют все рычаги, которые есть в исламе — у нас нельзя отворачиваться от родственников, это очень большой грех. Мы это используем, чтобы наладить отношения. Ведь если мы придем к семье и скажем, что так нельзя, нас, может, и выслушают, но ничего не изменится. А когда религиозные деятели подключатся, противостоять им гораздо сложнее, у них авторитет. Если мужчина женился второй раз, детей отдают на воспитание другой женщине, ограждают их от матери. А религиозный деятель пытается способствовать, чтобы видеться с ними, приводить их на свидания [в колонию], отношения поддерживать, чтобы их не вычеркивали из жизни. Но бывает, что все равно семья отворачивается, что идти некуда, и девушки уже самостоятельно становятся на ноги», — объясняют сотрудники центра.

Вторая проблема семейных отношений, которую отмечают собеседники — это гиперопека. Если родственники не отказались от дочери, то семья зачастую становится главным звеном социального контроля, опасаясь, что дочь снова попадет в места лишения свободы. Даже если у осужденной закончился срок административного надзора, родители часто обязывают соблюдать режим — просят возвращаться домой рано, ограничивают в финансах, отслеживают все действия женщины.

В такую ситуацию попала Салихат, осужденная на три года лишения свободы. Родом из небольшой деревни в Дагестане, 26-летняя девушка после освобождения переехала в город — ее семья приняла решение продать дом и переселиться, чтобы «соседи не шушукались».

С переездом, вспоминает Салихат, ее жизнь изменилась: «Я снова пошла в институт, чтобы закончить его и работать по специальности, медиком. Родители на выходные не выпускали никуда, до абсурда доходило — папа встречал у дверей института, в магазин одной не давал сходить. Так продолжалось почти полгода, пока я не пригрозила, что сбегу от них. Сейчас проще, но они все равно до конца не мне доверяют, как было до [заключения], у нас уже точно никогда не будет. Я их понимаю тоже, я их опозорила, сестер всех своих и братьев», — говорит девушка.

Трудоустройство

Поиск работы становится непростым испытанием по нескольким причинам. Во-первых, в регионе высокий процент безработицы: по данным Росстата, Северный Кавказ лидирует среди остальных округов с показателем 11,4%. Во-вторых, женщинам в обществе отводится определенная роль, и в силу гендерно-нормативных и религиозных представлений они могут заниматься далеко не любой работой. Более того, осужденные часто сталкиваются с стигматизацией со стороны работодателей. Наконец, сам механизм поиска работы налажен плохо: биржи труда предлагают малоквалифицированный труд за небольшие деньги, который может стать лишь временным решением.

Центров адаптации, которые оказывают помощь бывшим заключенным, немного: так, в Чечне удалось найти лишь одну негосударственную организацию; в Дагестане такая помощь более распространена, в том числе за счет государственных и частных кризисных центров, но их количество все равно не покрывает запросы всех нуждающихся; в Кабардино-Балкарской Республике специализированных стационарных центров, куда бывшие осужденные могли бы обратиться за помощью в поиске жилья или работы, нет. В этой республике женщины чаще всего решают свои проблемы при поддержке общероссийских фондов и телефонов доверия.

Проблема автономии и гендерные стереотипы

Таким образом, основная доля трудностей и рисков, с которыми сталкиваются осужденные женщины на Северном Кавказе, зачастую обусловлена гендерными факторами, которые влияют на их социально-экономическую уязвимость. Роль женщины в национальных республиках тесно связана с семейными функциями. «Несемейное» поведение рассматривается как девиантное, поэтому бывшая заключенная сильно стигматизирована: с одной стороны, как нарушительница закона, с другой стороны, как отошедшая от своей гендерной роли.

Тем не менее после освобождения многим приходится рассчитывать только на свою семью, в редких случаях — на помощь муфтията и НКО. Некоммерческие организации не пользуются авторитетом у местных сообществ, поэтому отношения чаще всего налаживаются благодаря религиозным деятелям. Однако жизнь в семье часто сопровождается другими проблемами, и в конце концов женщина так и не обретает автономию и не учится принимать решения самостоятельно.

Проблема состоит еще и в том, что самостоятельность женщины после освобождения не рассматривается большинством как основная ценность — даже несмотря на то, что зачастую сами осужденные хотят повышать уровень своей автономии и нуждаются в новых навыках. Общепринятой и наиболее успешной стратегией их дальнейшего существования представляется повторный брак и создание новой семьи, так как очень часто заключенные остаются без поддержки мужа и не могут вернуть своих детей после вынужденного развода.

Проблемой становится и то, что в небольших городах плотные социальные связи играют роль исключающего фактора: если о преступлении женщины узнали за пределами семьи, вскоре об этом узнают практически все окружающие. В этом случае обрести шанс на новую жизнь становится сложнее. Именно поэтому среди осужденных встречаются и те, кто предпочитают переезжать в другой регион, где об их прошлом никто не знает. Это может быть как достаточно успешным сценарием, так и фактором дополнительной социальной изоляции: выстроить новые связи, найти работу и жилье в другом регионе может быть гораздо сложнее.

Примечание

Статья написана по итогам краткосрочного полевого исследования, реализованного в августе 2019 года. Целью исследования было изучить траектории осужденных женщин и их проблемы в республиках Северного Кавказа (Кабардино-Балкария, Чечня, Дагестан). В качестве методики были выбраны глубинные полуструктурированные интервью с осужденными и экспертами (правозащитниками, сотрудниками НКО и чиновниками, работающими с осужденными).

Автор выражает благодарность редакции «Правового диалога», сотрудникам Комитета против пыток Дмитрию Пискунову, Абубакару Янгулбаеву и Альберту Кузнецову, а также журналистам Дмитрию Окресту и Изабелле Евлоевой за помощь в организации работы.